Рид Грачев - Ничей брат[рассказы]
— Третье отделение, получать патроны! — негромко сказал Пашков.
Капустин первый протянул руку.
— Капустин, отойди. На вот, пулеметчиком будешь… — Он сунул Капустину деревянную трещотку.
«Опять пулеметчиком… А потом только и будет кричать: «Пулеметчик, огонь! Пулеметчик, огонь!» Будто, кроме пулеметчика, в отделении никого нет…»
В самой темной части неба, над мохнатой бахромой леса, возникла красная ракета. Она медленно взбиралась вверх, и все смотрели на нее и ждали.
И когда она, столкнувшись с невидимым препятствием, рассыпалась под звездами сочными брызгами, — «Взвод, в атаку, вперед!» — крикнул лейтенант таким торжественным и звенящим голосом, будто он делал это первый раз в жизни.
Заплескалась, зашуршала трава под ногами, и затрещали кусты.
С высоты выскочили юркие красные змейки. Загремело. Это «противник» открыл огонь. Снизу ответили оранжевыми вспышками.
— Пулеметчик, огонь!
Капустин крутанул трещотку. Звук получился жидкий, не похожий на очередь.
Пашкову показалось, что Капустин не стреляет, и он снова крикнул:
— Пулемет! Капустин, огонь!
«Будто я виноват, что это не пулемет…» Капустин пополз, скребя пуговицами гимнастерки по граниту, хватаясь руками за скользкий мох и редкие выступы. Защипало веки, тепло дыхания отражалось от камней, обдавало лицо, и оно горело.
Подтянувшись на руках, он нащупал пальцами твердый полукруг. Приподнял голову. Ногами к нему лежала, распластавшись на камнях, темная фигура.
Это был «противник» — Капустин понял это, но не знал, что ему делать дальше.
— Бах! Ба–бах! — шепотом сказала фигура. — Я тебя убил! Лежи тут и не двигайся.
«Ба–бах! Как в детстве…» — подумал Капустин и остался лежать, положив голову на руки.
Усталость настоящая, рукой не шевельнешь, а тут тебе — «ба–бах…».
Снизу раздался требовательный голос Пашкова:
— Пулеметчик! Огонь! Огонь!
Капустин вскочил и понесся по склону, крутя над головой трещотку.
— Ура–а–а! — нестройно закричали впереди.
— Ура! Ура–ура! — закричал и Капустин. И тут же свалился в окоп, а потом долго выбирался из него, ломая ногти о твердую глину.
Впереди, удаляясь, настойчиво звал Пашков:
— Пулемет! Пулеметчик, огонь!
Капустин несся скачками, глотая воздух раскрытым ртом, стараясь скорей добраться до того места, где командир отделения Пашков вдохновенно выкрикивает слова команды.
Вдруг стало тихо. Блеснул желтый свет над полем. На миг Капустин увидел удаляющуюся спину Пашкова и кинулся туда. А над полем разнесся глухой унылый голос:
— Га–а–а-зы!
И со всех сторон откликнулось: «А–а–зы!.. а–а–зы!.. з–з–зы-ы!..»
Капустин начал натягивать маску. В нос ударил запах прелой резины. Сразу запотели стекла. И без того — хоть глаза выколи… Дергает кто–то за рукав. «Пашков? Что ему еще от меня надо?»
Неслышно развернулись вокруг один за другим веера белого пламени, и земля дрогнула под ногами. Прокатился нарастающий гул. Это вихри раскаленных газов поднялись вверх, превратив землю и небо в дымное огненное месиво. Сзади протянулась огромная ладонь, уперлась в спину Капустина и неумолимо стала валить его, и обжигала, и прожигала тело насквозь.
Капустин рванулся вперед, нога не встретила опоры. Он падал, падал — плавно, его невесомое тело опускалось в черноту, растворяясь в ней.
Тихо и темно. Никого нет. Ни Пашкова, ни лейтенанта. Ни ребят. Ничего нет. Ни кустов, ни взрывов, ни деревянной трещотки. Значит, это было по–настоящему? Дышать трудно… противогаз…
Капустин стащил с головы маску. Холодный воздух влился в рот, потек по гортани…
Он открыл глаза. Луг, полого спускающийся к лесу, весь дрожал мелкой и ровной дрожью. Его поверхность светлела на миг и снова темнела. Коричневые узоры разбегались по лугу в разные стороны, завивались спиралью, и раскручивались, и сползались в середине, образуя клубок пересеченных линий, и разом растворялись в гаснущем мерцании.
Капустин посмотрел на небо. Плотная ночная синева не была спокойной. Сквозь лес проступали расплывчатые зеленые пятна и тотчас же поглощались синевой. Казалось, новый небосвод хочет пробиться на место ночного, а ночь не пускает, возмущенная необычным цветом этого небосвода.
Ночь колдовала на травах и на звездах, на рыхлых, похожих на простоквашу, облаках. Ночь колдовала для того, чтобы Капустину стало хорошо.
И он почувствовал небывалую легкость. Он поднялся и пошел по лугу, дивясь внезапному доброжелательству природы. Трава стала короткой и не цеплялась больше за ноги, а земля под ногами пружинила, подталкивала. Капустину показалось, что ноги двигались сами по себе, без всякого усилия. Он даже не споткнулся ни разу: пласты дерна, взрезанного танками, предупредительно поднимались над травой.
Будто занавес взвился перед ним. Открылась поляна, ровный полукруг, обрамленный деревьями. По поляне медленно двигались пепельные фигуры, они двигались по воздуху — плавали над поляной.
Капустин спустился к ручью и чуть было не столкнулся с лейтенантом. Командир взвода стоял на берегу и задумчиво смотрел вверх. Он услышал шаги Капустина, глянул на него, но не сказал ничего, и опять поднял голову. А Капустин подумал, что и это в порядке вещей, что так и должно быть, хотя он, Капустин, заслуживал замечания от командира.
И стало стыдно за то, что выбилась из–под ремня гимнастерка, что распустилась скатка и торчит из сумки трубка от противогаза.
Он подошел к ручью, зачерпнул воду пилоткой и долго пил, ощущая вкус тины и ивовой коры, пил, пока не почувствовал холод под лопатками.
Люди тихо ходили по поляне и разговаривали шепотом. Вокруг людей двигались деревья, мерно бежали слева направо и обратно, и тех, что были позади, обгоняли передние. В эту ночь и деревья должны были двигаться.
Капустин смотрел на небо и видел, что и оно участвует в этой игре. По–прежнему проступали сквозь небосвод зеленые мерцающие пятна, но теперь более широкие, более четкие. Ему показалось, что не случайно ходят люди по поляне, не случайно смотрит внимательно на небо лейтенант. Все они ищут таинственную причину, ищут ключ, в котором сосредоточена чудесная сила, давшая жизнь этой ночи. И еще подумалось Капустину, будто ищут они напрасно и будто только он, Капустин, может отыскать ключ. И он должен сделать это, чтобы на деле доказать товарищам, что он не хуже их. Но тотчас же он отбросил эту мысль. Конечно же поиски волшебных причин никакого отношения к военной службе не имеют.
Капустин прислушался. Шелестели листья, сквозь их шелест журчал ручей. Капустин наклонился над водой. Может быть, здесь… Лицо обдало болотной прелью. Струи перепрыгивали через ветки и падали вниз со стеклянным звоном. Больше ничего не было. «Нет, не здесь!» — подумал Капустин. Поднимаясь от воды, он заметил на берегу слабое зеленое сияние. Оно исходило откуда–то из травы и не было заметно сверху. Капустин снова пригнулся. Явственно светились у воды травинки.
— Светлячок… — прошептал Капустин и стал подкрадываться к нему на цыпочках, зажав в руке пилотку. Это тоже напоминало детство: мальчик с марлевым сачком так и подкрадывается к пестрой бабочке, боясь ее спугнуть.
Он увидел небосвод крохотного мира, светящийся изнутри. В этом маленьком мире, на его земле и небе стояла ровная тишина. Его деревья — болотные травинки — пронзали небосвод и поднимались, невидимые, выше. Зеленоватое свечение исходило из центра, давало этому миру жизнь — и зеленело большое небо большой земли, мерцали травинки, и большие деревья начинали свой хоровод.
Капустин смотрел на безмолвную работу, совершавшуюся в этом мире. В нем заключалось средоточие ночи, ее нежданная красота, ее бездонный смысл, ощущаемый десятками людей, затерянных на лесной полянке, ощущаемый всеми на земле, кто должен был не спать в эту ночь. Капустин поднял светлячка и пошел с вытянутой рукой на поляну. Все, кто встречался на его пути, говорили друг другу шепотом:
— Смотри–ка, светлячок…
На большом валуне сидел Пашков, охватив руками колени. Такой он был тяжелый, столько было в его крупном теле углов, что казалось — стоит посреди поляны один валун, а на нем никого нет.
Капустин подошел к Пашкову, и тот не удивился Капустину, не спросил его, куда он исчез во время атаки, и даже не удивился светлячку. Он взял светлячка с ладони Капустина, положил себе на ладонь, и огонек на ней стал меньше. И опять подумал Капустин, что все происходит так, как надо, и что светлячка он нес специально для Пашкова, потому что Пашков знает, что с ним делать дальше.
А Пашков сделал что–то уж совсем странное. Он взял свой карабин, прислоненный к валуну, и вложил светлячка в ствол. Послушно сиял светлячок в стволе карабина, над мушкой возник прозрачный зеленый отсвет и лег на холодную сталь.
